Старые фотографии
Вот уже год как не стало рядом с нами дорогого и любимого мужа, отца, дедушки Алешина Виленина Александровича. Но нас возвращают к общению с ним его книги, написанные о том жизненном пути, который выпал на его судьбу. Каждый рассказ отражает события, происходившие в разные периоды его жизни и в нашей большой, горячо любимой им стране. Он с интересом описывает встречи с различными людьми и то, какой след они оставили в его жизни, чему научили, о чем заставили задуматься, чтобы сделать правильный выбор в решении жизненных ситуаций. Он очень ценил своих родителей и дорожил своими корнями. Рано оставшись без отца, всю жизнь чтил память о нем. С большой любовью и уважением пишет о матери, которая вырастила троих детей одна в самые тяжелые военные годы.
Много интересного и познавательного можно найти в его рассказах о тех сложных периодах, которые происходили в его жизни и жизни большинства людей в годы перестройки и становления нашего нового государства. Будучи высококвалифицированным специалистом и руководителем сельскохозяйственного производства он искренне переживал за развитие нашей страны. В своих рассказах он описывает, как работал в совхозе, руководил опытной станцией, с какими проблемами приходилось сталкиваться и как их решал. И из каждой истории понятно, с каким большим уважением он относился к людям и как любил то дело, которым занимался всю жизнь.
Предлагаем читателю ознакомиться с отрывком одного из рассказов и окунуться в тот мир, которым он жил, и передал свои воспоминания нам на страницах своих книг.
Бесконечно любящие жена, дети, внуки
Все люди смертны, и ничего с этим, как бы не было печально, поделать нельзя, так уж устроена жизнь. Приходит время, и одни за другим уходят в мир иной наши бабушки и дедушки, отцы и матери, дядюшки и тетушки, братья и сестры. Оглянешься, а дорогих тебе людей уже нет. Остается только память да немногочисленные старые фотографии, которые служат слабым утешением в тяжкие минуты душевного расстройства. Невольно задумываешься о неотвратимости своей собственной судьбы. Становится обидно, горько и невыносимо тоскливо.
Первым от нас ушел отец, безвременно, ни с кем не простившись. Его я едва-едва помню, мне было тогда всего семь лет. Неожиданная смерть, можно сказать, сразила нас наповал, я ревел, не переставая, и долго никак не мог успокоиться.
…Представить своего отца живым мне трудно, уж очень много прошло времени со дня его смерти, но в последнее время думы о нем все чаще одолевают меня и в памяти всплывает то короткое время, когда он был с нами.
Какая-то неодолимая сила влечет меня туда, и я не противлюсь ей, мне непременно хочется вернуться в то далекое мое детство, побыть вместе с отцом, узнать и понять его, ощутить рядом с собой, представить окружавшую нас тогда обстановку. Так получается, что только на склоне лет во всей полноте приходит понимание и сожаление утраты близкого человека, глубокое осознание безвозвратности этой потери. Как бы ни складывалась удачно в дальнейшем судьба, не может быть счастливым человек, в малолетстве лишившись отца. Не сладко, горестно даже наполовину быть сиротой, и не приведи Господь кому-либо оказаться им.
И теперь по вечерам я, включая настольную лампу, бережно открываю альбом и внимательно вглядываюсь в каждое отцовское изображение. Общаясь с этими дорогими для меня фотографиями, всякий раз испытываю волнующую тихую печаль и в то же время некоторое душевное удовлетворение, будто побывал в своем светлом безоблачном и далеком детстве. Только они и связывают меня с ним. Каждую, можно сказать, изучил до деталей.
Вот, наверное, самый ранний семейный снимок размером в почтовую открытку, выполненный летом 1914 года на тоненькой, очень качественной фото-бумаге. Снимок прочно наклеен на фирменный плотный картон чуть большего размера, чем сама фотография. Внизу под снимком на картоне безупречным почерком написано: «Череповец. А. Новиков» - личная подпись хозяина фотографии. Все сделано аккуратно, красиво, добротно. Снимку почти 90 лет, но он очень хорошо сохранился и не потерял своего первоначального вида, хотя налет старины явственно просматривается. Сейчас так не делают.
Отцу на этом снимке 16 лет. Он сидит на стуле с высокой спинкой и резными ножками, рядом на таком же стуле его отец. Между ними стоит мать. Они хорошо смотрятся, никакой картинности, натянутого позирования и в помине нет, все естественно и благопристойно, что так свойственно простой крестьянской семье. У моего отца гармошка – тальянка, на голове форсисто сдвинутый набок картуз с широким околышем, темная одинакового цвета с брюками модная тогда рубашка-косоворотка. На ладной фигуре все впору. С фотографии на меня смотрит юноша с чистым приятным лицом, взгляд открытый и прямо устремленный в объектив фотоаппарата. У него все впереди, он еще не задумывается о предстоящей своей судьбе. Помню, как мать брала именно эту фотографию и долго молчаливо смотрела на нее, очевидно, вспоминая свои молодые годы.
Мне бы в свое время поподробнее расспросить мать об отце, дедушке, бабушке, но невдомек было, не думал, что когда-то поздно будет сделать это.
А вот другой снимок, более поздний и меньшего размера той же фотографии А. Новикова. Здесь отцу лет двадцать. Он один, сидит вполоборота на таком же стуле в красивой позе, очевидно, очень вежливо и умело подсказанной самим фотографом.
То же, но более взрослое лицо, вздернутые брови и как бы чем-то удивленный взгляд. Головного убора нет, темно-русые волосы, коротко постриженные, расчесаны на прямой пробор, открытый чистый лоб. Не верится, что на стуле сидит простой деревенский парень. Мать и старший брат говорили, что я похож на отца. Подзываю жену, спрашиваю:
- Похожи мы?
Она внимательно разглядывает фотографию:
- Лоб похож. Глаза, брови, уши, подбородок такие же. Вот только руки совсем другие, у отца ладони узкие с длинными пальцами, а у тебя они широкие, а пальцы короче и толще.
- Возраст другой, - говорю я и продолжаю смотреть на фотокарточку.
Чувствую родное, близкое, притягательное. Ее происхождение мне неизвестно, но спросить об этом уже некого.
Больше ранних фотографий отца у меня нет, да их, наверное, и не было. Война, женитьба, работа не оставляли места для развлечений. Возможно, были и другие причины, в стране в это время происходили большие перемены. Новые снимки появились только спустя 10 лет.
Сохранилась фотография 1929-го года, первая после длительного перерыва. Снимок коллективный, сделан, по рассказу матери, в совхозе заезжим фотографом прямо в поле, в цветущем горохе. Фон фотографии очень живописен.
Среди коллектива и наше семейство. Мать стоит с краю левой стороны на заднем плане и тютюшкает на своих руках пухленького ребенка. Это я, мне всего полгода, я улыбаюсь и весело махаю ручонками. По лицу матери видно, что это ей нравится, она гордится своим малышом, дескать, смотрите, какой он здоровый и резвый. Отец на переднем плане, опустился на одно колено и почти затонул в цветущем горохе. Возле него стоит мой старший брат, ему шесть лет. Правая рука отца лежит на плече брата, оба в кепках. Возле них, чуть сзади, стоит директор совхоза, крупный, большая круглая голова острижена наголо, темный пиджак распахнут, и поэтому хорошо виден его белый в темную полоску галстук. Обращает на себя внимание стоящий в стороне от всех улыбающийся молодой парень с маленькой черненькой собачкой на руках. Кажется, что ему гораздо интереснее снимать не себя, а своего четырехногого друга.
На снимке простые русские лица, вполне довольные своей жизнью. Больше женщин, нежели мужчин. Почти у всех женщин на голове белые платочки, повязаны не по-деревенски, а по-новому, закрывают только лоб, и концы платков повязаны не под подбородком, а на затылке. Моя мать без платка, у нее короткая стрижка, волосы гладко зачесаны, лицо молодое, миловидное. Ей и отцу здесь по тридцать, но позади у них нелегкая жизнь, они уже потеряли троих детей, да и из родного Заозерья что-то заставило уехать. Мне неизвестно, как они попали в совхоз и какой у них была там жизнь. Опять пробел, ругаю себя, что так невнимателен к прошлому своей семьи.
Фотографию в горохе мать очень любила. Она брала ее, называла, кто этот, а кто тот.
Эта фотография занимает самое первое место в моем личном альбоме. Она не на фирменном картоне, как это делали у Новикова, но качество исполнения очень хорошее.
История следующей фотографии вызывает у меня уже какие-то воспоминания, я пытаюсь что-то отыскать в памяти, кое-что нахожу, хотя очень мало.
Было это году в 32-м или в 33-м, скорее всего и в том, и в другом. Отец на ней снят среди крестьян, только что вступивших в колхоз, организовывать который и пришлось ему же. Группа большая, мужчины и женщины, в основном молодые. Они стоят возле риги на своем рабочем месте. Все одеты в обычную одежду, в которой работают. Вряд ли кто из них готовился заранее к этому мероприятию.
Отец в первом ряду, в черном демисезонном пальто, в кепке и в легких сапогах. Он небольшого роста, никакой напыщенности в позе, на лице чуть заметная улыбка и мягкий взгляд. Он, как все, только одежда другая, но далеко не парадная, да таковой у него, наверное, и не было. Времена были трудные. Интересно, сохранилась ли у кого-нибудь из этих людей, что на снимке, эта фотография? К сожалению, я уже об этом никогда не узнаю. Нам эту фотографию мать никогда не показывала. Отец таким ушел от нас, и она, видимо, не хотела бередить еще не зажившую рану. Они любили друг друга и жили очень дружно.
День появления этого фото я чуть-чуть помню. Приезда фотографа ждали. Стояла ясная безоблачная солнечная погода. Свою аппаратуру фотограф установил возле какого-то дома в середине деревни. Народу собралось много, событие-то редкостное. Были и желающие фотографироваться. Отец привел сюда и меня, я стоял и ждал, что будет дальше. Вдруг раздался щелчок, фотограф что-то сказал, и я уже из этого дня ничего больше не помню. Это моя фотография цела, мне здесь, примерно, пять лет. На мне белая рубашка и черные трусишки, на ногах грубоватые сапоги. Все домашнего изготовления. За спиной стена рубленого дома, увешанная свежими березовыми ветками.
Вооружившись лупой, внимательно разглядываю себя. На детском лице выражено явное любопытство к происходящему, рот от удивления приоткрыт и широко раскрыты глаза. Фотографии без малого семьдесят лет, а она будто вчерашняя. Спасибо отцу за удивительное фото. Это прекрасный подарок на склоне лет. Хочу представить себя в этом возрасте и не могу. Всему свое время.
У отца была небольшая библиотека, и я частенько брал книги и разглядывал в них картинки. Особенно нравилась большая толстая книга сочинений Пушкина 1903 года издания, отпечатанная на тонкой бумаге со множеством красивых иллюстраций. Были также книги Лермонтова, Даниэля Дефо «Робинзон Крузо», Шолохова, Фурманова. Мы с малых лет слышали о Евгении Онегине, Ленском, Татьяне, Дубровском, Гриневе, Мазепе.
Отец знал о моем увлечении книгами и решил досрочно определить меня в школу, чтобы я выучился читать. Самому ему заниматься со мной было некогда.
Первого сентября меня отвели в школу. Как я учился там - не помню, сохранилась лишь фотография того класса, сохранилась очень хорошо. Мы усажены возле школы в три ряда: первый стоит на коленях прямо на снегу, второй сидит на скамейке, а третий – стоит сзади. Все мы в теплой зимней одежде. Я сижу во втором ряду слева. На мне ватное пальтишко и шапка-ушанка, сдвинутая на затылок, на лице лукавая усмешка. В детстве я был очень смешлив и порядочный озорник. Помню, как фотограф, усадив нас, сказал какую-то веселую шутку. Все дружно засмеялись, но быстро успокоились. Я же не смог вовремя остановиться и вышел улыбающимся. Получилось даже довольно интересно. Очень жаль, но как проходили дни в школе и дома, в памяти не сохранились.
Доучиться до конца учебного года в подготовительном классе мне не пришлось. Отца опять перевели в другое место.
И вот последняя фотография отца. Когда он фотографировался, мне неизвестно. Из рассказа матери запомнилось, что происходило это в каком-то санатории.
Снимок групповой, не очень четкий. В большой комнате сидят десять мужчин среднего возраста. Среди них один в белом халате, наверное, работник санатория. Это простые русские люди, скорее всего вчерашние крестьяне.
Предположительно, отец в этом санатории находился в январе-феврале 1935 года, и весной этого же года его перевели в отдаленный совхоз директором.
Как и когда переезжали сюда, не помню, но снег еще был, и лед на речке не растаял. Очевидно, это было в конце марта или начале апреля. В памяти остался такой случай. Я сижу у окна в большом доме и гляжу на речку прямо под окном. Возле берега лед уже растаял, образовалась узкая лента быстро текущей воды, и в этой проталине полоскался красивый селезень. Я впервые увидел такую птицу и точно еще не знал, кто она. Обрадованный, громко закричал:
- Смотрите, утка, гусь!
Отец подбежал к окну, посмотрел, схватил ружье, висевшее на стене, и побежал на улицу, но селезень, напуганный шумом, редким в этой глуши, поспешно расправил крылья и улетел.
Итак, мы снова на новом месте. Прошла весна, настало лето. Места здесь очень живописные, и выбирал их для жизни человек, видимо, хорошо понимающий цену красоте и спокойной жизни. Лето было прекрасным. Отец и мать работали, мы играли, купались, ловили рыбу, загорали, бродили в лесу. Последнее веселое счастливое лето нашей семьи. Потом было уже все другое, полное тоски, грусти и печали.
Да, я, как и другие дети, рано лишившиеся отца, не могу считать себя вполне счастливым человеком, хотя жизнь моя сложилась довольно сносно: были успехи, были удачи, были и радости.
Виленин Александрович Алешин, доцент, кандидат с-х наук
Отрывок рассказа из книги «Шаги по земле»
Создано: 13.12.2018 11:47