Комендант подарил мне маму
Инесса Борисовна сейчас живет в Киеве неподалеку от Московской площади. А когда-то ее дом был на маленькой улице Аистова, что рядом с «Арсеналом». Свой рассказ о войне она всегда начинает с улицы Аистова.
Когда немцы оккупировали Киев, их квартира на Печерске опустела, жильцов выселили. И маме Инессы, и ей самой очень хотелось проведать родные места. Возможно, если бы однажды они не отправились туда, то и не попали бы в лагерь.
Они все-таки пошли на свою улицу - через весь город. Это было в первых числах ноября 1943-го. Через несколько дней советские войска освободили Киев. Но ни мама, ни дочка в тот момент не могли этого предвидеть. Если б могли - не отправились бы в путь по «мертвым зонам», потому что осенью 43-го центр города - таким его запомнила Инесса - был пустым и безжизненным.
Если б не отправились, то на обратном пути - возле Дорогожицкой - не остановил бы их немецкий патруль. И не стали б они пленниками. История не имеет сослагательного наклонения, поэтому десятилетняя девочка и ее мама оказались в эшелоне, набитом такими же узниками, как они. Поезд вез их в Германию.
Предпоследние нары в правом ряду
«Первый раз из вагона нас выпустили только в Перемышле… Это Польша, - продолжает Мирчевская. - Нас заставили раздеться догола, потому что проводили дезинфекцию. Знаете, а ведь нас били польки. Я их тоже запомнила: в белых халатах, они работали у немцев…
Нашу одежду обрабатывали, но не там, где дезинфицировали нас. Поэтому, чтобы получить свой узелок, надо было голышом бежать в другой барак. И там уже шла сортировка: мужчин отдельно, женщин - отдельно, молодых девушек - тоже. И семейных - отдельно».
А потом рассортированными группами погрузили в вагоны, и дальше уже никто не знал: что его ждет на конечной остановке?
Был поздний вечер, когда остановился состав и дали команду выходить. И девочка пошла с мамой в лагерь, а дорогу конвоиры освещали фонариками.
- Это уже была Германия, Рурский бассейн, трудовой лагерь Дуйсбург-Майдерих. Пишется через черточку… В бараке нам дали место на предпоследних нарах в правом ряду».
Она сказала, что в лагере - считая с новоприбывшими - оказалось восемь детей. Их тоже привезли вместе с мамами.
«Милка»
«А потом кто-то пустил слух, - продолжает Мирчевская, - что дети тут находятся нелегально. И что поэтому нас вот-вот переведут в другой лагерь. А там будут проводить над нами опыты. И брать костный мозг. Мамы испугались. И дети тоже, хотя, конечно же, тогда не понимали, что такое «костный мозг».
Взрослые каждый день уходили на работу - ремонтировать железнодорожные пути и разбирать завалы в городе. В начале 44-го уже шли массированные налеты американской авиации. А дети работали в кухне - носили воду, чистили брюкву, мыли котлы. Котлы были такие огромные, что в каждом из них несколько нас могло поместиться.
Нам давали на обед кандер из брюквы, а утром и вечером - кусочек хлеба и чашечку прозрачного «кафэ». Это так немцы называли кофе.
Самой старшей из нас, восьмерых детей, была девочка Ниночка. Но потом какая-то сволочь донесла, что ей 14. И ее погнали на работы вместе со взрослыми… Знаете, а она ведь сейчас живет в Киеве. И мы перезваниваемся».
Мирчевская перечисляет всех поименно. И каждого ребенка из дуйсбургского лагеря называет ласково - «Ниночка», «Тамарочка», «Димочка»… А когда доходит черед до девочки Милы, то Инесса Борисовна говорит: «Милка».
- Знаете, почему я ее так называю? - спрашивает у меня, но тут же и отвечает, потому что не терпится ей открыть страшную тайну.
- Я ее называю «Милка», потому что ее мама и она доносили на всех. Мама - на взрослых, а она - на нас. Кто-то из детей на кухне откусит кусочек морковки, Милка донесет, и ребенок получает наказание. Разные наказания были. Нас, например, заставляли стоять с поднятыми руками целый час. Опустишь - снова накажут.
Брезентовые башмаки
«…Детям, как и взрослым, выдали форму: спецовки и шаровары на резинке. А еще башмаки. У них подошва - деревянная, а верх из негнущегося брезента. Надо было намотать на ноги много тряпок, чтобы не так сильно терла обувь.
И вот однажды - это было в начале июля 44-го, когда родителей увели на работу, - в лагерь пришла комиссия. По сей день не знаю, что за цель у нее была, но помню, как тщательно она осматривала детей. Тогда мы решили, что нас отвезут в другой лагерь и разлучат с родителями.
Вечером я рассказала маме про комиссию, она заплакала, запричитала, но сказала, что меня никому не отдаст. И если придется умереть, то пусть вместе с нею.
Поэтому на следующее утро, когда взрослым пора было отправляться на работу, она прижала меня к себе и никуда не ушла. Ее пытались оттащить от меня, но она цеплялась с такой силой, что погнать в строй с другими узниками никто из сопровождавших конвой так и не смог. А комендант лагеря был ужасным человеком - маленького роста, одноглазый и очень злой.
Когда он только заступил на службу комендантом, первое, что сделал, - приказал соорудить виселицу. И вот он приказывает: мою маму за непослушание отвезти в старый вагон. За неимением иных помещений он служил, вероятно, тюрьмой».
9 июля
«Наступило утро следующего дня», - произносит Инесса Борисовна, и я слышу, как начинает дрожать ее голос. Эту историю она рассказывала тысячи раз своим родным и близким. Но, думаю, не было случая, чтобы, когда доходит до этого места, голос не дрожал. Потому что - слишком личное, слишком страшное…
«…Из барака мне слышно, как стучат по рельсе. Это - «подъем». Всех вывели, выстроили в «каре». Прямо возле виселицы. Я стою в толпе, вижу, как тащат к виселице маму. Она избита и стала седой. Может, и раньше она поседела, но мне показалось, что именно тогда - с 8 на 9 июля 1944 года. На мой день рождения. Комендант решил устроить публичную казнь. И я думаю, это и произошло б, если бы не одна женщина, такая же узница, как и все мы. Она не побоялась, подошла к коменданту… Рядом с ним стояла переводчица Линда, такая негодяйка… Из Прибал-тики.
Линда перевела, что плачущий ребенок - и указала на меня - дочка той, которую собираются повесить. «У девочки сегодня день рождения. Ей исполняется 11 лет», - сказала смелая женщина, а Линда пересказала понемецки коменданту. И тогда он подозвал меня к себе. «Знай, - произнес он, - твоя мама нарушила наши правила. Я обязан ее строго наказать. А тебе действительно сегодня 11 лет?» - спросил меня, пристально вглядываясь одним зрячим глазом.
«Да, - ответила я. - У меня день рождения».
Комендант призадумался. Воцарилась зловещая тишина.
«Мне пришла мысль: я тебе сделаю подарок. Такой, который не получал никто и никогда».
После этих слов он дал команду, и маму двое немцев подхватили под локти, подтащили ко мне.
«Я подарю тебе маму», - сказал комендант. И я не помнила уже себя от счастья.
Всех увели на работу. А нам позволили уйти в барак. Там я уложила маму на наши нары, делала ей примочки, плакала, конечно, и говорила, что большей радости в жизни мне и не надо».
В тот потрясающий для Инессы день она получила еще подарки - несколько кусочков хлеба и сахара. А еще - лучшее лакомство: немного колбаски и баночку молока. Она говорит, что такого вкусного молока в жизни не пила. Это принес ей француз по имени Жан. Он тоже был узником лагеря. Но только находился, как и его соотечественники, а также чехи и голландцы, совсем в другом бараке. Их кормили намного лучше. Им варили еду в отдельных котлах. И они получали посылки от Красного Креста.
Жану, наверное, нравилась мама Инессы. И он обещал увезти их после войны в Париж.
- Мама никогда б не согласилась. Потому что все это время в лагере мечтала, как вернемся домой, в Союз. Но главное - мы ведь верили, что отец жив… А он, оказывается, погиб еще в середине войны, под Харьковом.
Лагерь разбомбили
«…А еще я помню, как разбомбило наш лагерь, - говорит Инесса Борисовна и начинает подробно пересказывать события еще одного дня из времени своего детства.
Взрослые были на работе. И после налета им сказали, что всех, кто находился в бараках или на территории, разбомбили. Родители побросали инструменты и побежали в лагерь. Но никто из детей на самом деле не погиб. Потому что как только начался налет, мы спрятались в бункер, где обычно прятался от обстрелов с воздуха персонал лагеря.
Когда прозвучала «тревога» - все побежали в бункер. И мы побежали. А взрослые, которые примчались в лагерь, увидали, что бараки разбомблены. Такой был вид, вроде и стены, и крыши втоптаны в землю.
Детей нигде не слышно, поэтому мамы подумали, что все ребята погребены под завалами. Но кто-то вспомнил - за бараками есть бункер, где прячутся работники лагеря. Поэтому все побежали туда. Но бункер тоже засыпало землей. Дверь не открывалась. Мамы нашли еще один ход - запасной люк. Открыли его, и мы вылезли наружу».
Белый «кок»
«После того, как разбомбили лагерь, узников опять погрузили в вагоны и прошел слух, что нас везут сжигать. На самом деле я не знаю, куда нас везли, только все, лишь остановился поезд, повыскакивали из вагонов и бросились бежать.
Немецкие полицаи беглецов ловили, пытались снова гнать колоннами, а кормить нас не хотели. Но колонны то и дело попадали под обстрел, и снова все бежали - кто куда. Мы с мамой просили милостыню, кто-то помогал, кто-то прогонял…», - Инесса Борисовна умолкает, мне кажется, что она устала не только говорить, но вообще от этих всех воспоминаний.
Но она не по этой причине умолкла: просто хотела принести из другой комнаты альбом с фотографиями, особенно с той, где она с прической, которую сделала фрау Мария.
- От немецкой девочки и не отличишь! - говорит Мирчевская, сама с любовью рассматривая снимок, которому больше 70 лет.
После долгих скитаний они с мамой попали на одну ферму, где и устроились работать.
«А потом, уже война подходила к концу, хозяин фермы убежал, а нас к себе забрала соседка - немка Мария. У нее погибла вся семья. И внучка тоже. Девочку звали Инга - почти как меня. И похожи мы с ней, говорила фрау Мария. Поэтому меня, конечно, она очень полюбила, платьички всякие отдала. А спали мы с мамой на кроватях с перинами.
В городе появились американцы. Они везде расклеивали объявления о том, что все немцы, у которых работают чужестранцы, обязаны о них заботиться, кормить, одевать и не заставлять работать. Но мама все равно сама вызвалась помогать Марии. А мне не позволили работать. Наоборот: эта немка познакомила меня с соседскими детьми, с ними мы и играли.
А еще ей нравилось причесывать меня, как внучку. И когда она сделала модную прическу - как тогда носили - белый «кок» заколола, то вообще - получилось, вроде немка…»
Печатается в сокращении
Записала Светлана ВАСИЛЬЕВА
Источник: http://2000.net.ua