«Папа и мама! В полку осталось 50 человек»
Почему накануне 22 июня 1941 года советский народ не верил в возможность большой войны?
Психологический шок - так коротко историки описывают состояние обычных людей в первые дни войны. И подчеркивают: главным был даже не страх, а вводящее в ступор удивление. Между тем о том, что война обязательно начнется, знали не только советские командиры, выслушавшие в мае 1941 года предельно откровенную речь Сталина. Об этом говорили на всех советских кухнях, по улицам маршировали ворошиловские стрелки и отряды юношей и девушек в противогазах, а на политзанятиях народ просвещали относительно возможного противника. Но тем не менее началось все с шока...
Мы говорим с доктором исторических наук, профессором Еленой Сенявской о людях этих первых страшных дней: героях и трусах, добровольцах и дезертирах.
Елена Сенявская: В воздухе действительно пахло грозой. Это чувствовали все - и народ, и власть. Хасан, Халхин-Гол, начало Второй мировой войны и связанное с ней присоединение к СССР западных областей Украины и Белоруссии, затем Бессарабии и прибалтийских государств, Зимняя война с Финляндией. Вот только что это будет за война, в конце 30-х представляли совершенно неадекватно.
И это видно по довоенным фильмам и книгам. Они оптимистичны, задорно-агрессивны, бравурно-музыкальны...
Первые эшелоны с советскими воинами отправляются на фронт. Июнь 1941 года.
Елена Сенявская: Советская стратегическая доктрина исходила из того, что война будет вестись «малой кровью» и «на чужой территории». Под нее подстраивалась и вся пропагандистская система страны. Прозрение наступило позже. Об этом, оглядываясь назад из июля 1942 года, написал в своем фронтовом дневнике Михаил Белявский: «Вот посмотрел сейчас фильм «Моряки», и еще больше окрепло убеждение в том, что наше кино с его «Моряками», «Истребителями», «Четвертым перископом», «Если завтра вой-на», фильмами о маневрах и литература с романами «На Востоке» и «Первым ударом»... во многом виноваты перед страной, так как вместо мобилизации демобилизовывали своим «шапкозакидательством»... Большой долг и большая ошибка».
Кстати, и «враг» в этих фильмах какой-то не конкретный, а абстрактный «вражина», «соловей-разбойник»...
Елена Сенявская: Еще один «прокол» нашей пропаганды. В значительной степени он объясняется «большой игрой», которую вели лидеры всех крупных держав, включая «западные демократии», накануне Второй мировой войны. Дипломатическое сближение СССР с Германией, направленное в первую очередь на то, чтобы оттянуть начало войны на как можно более длительный срок, неизбежно влияло на публичную политику и пропаганду, в том числе и внутри страны. Если до середины 1939 года средства массовой информации, несмотря на все недостатки, вели последовательную воспитательную работу в духе ненависти к фашизму и его идеологии, то уже в конце сентября ситуация резко изменилась. После заключения 23 августа 1939 года Пакта о ненападении и 28 сентября Договора о дружбе и границе с Германией отказались от публичной антифашистской пропаганды в СМИ, а произведения искусства, в которых имелись антифашистские мотивы, бы-ли «отсеяны» и исполнять их более не разрешалось.
Какие, к примеру, запретили?
Елена Сенявская: В Москве был прекращен не только показ антинацистских фильмов «Профессор Мамлок» по пьесе Фридриха Вольфа и «Семья Оппенгейм» по роману Лиона Фейхтвангера, но и исторического фильма «Александр Невский», а в Театре имени Вахтангова - спектакля по пьесе Алексея Толстого «Путь к победе» о германской интервенции в годы Гражданской войны.
Москвич Юрий Лабас вспоминал: с зимы 40-го года пошли разговоры, что Гитлер непременно нападет на Советский Союз. Но в «Окнах ТАСС» были выставлены плакаты с совсем иным содержанием. На одном из них изображался воздушный бой: наши самолетики красные, а вражеские - из них половина уже сбита и горит - черные, с белыми кругами на крыльях (белый круг - английский опознавательный знак).
За неделю до начала войны в газетах «Правда» и «Известия» было опубликовано сообщение ТАСС с опровержением «слухов» о близости войны между СССР и Германией. «По данным СССР, - говорилось в сообщении, - Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы...»
Очередной ход в «большой игре»?
Елена Сенявская: Это заявление впоследствии объяснялось обычным «дипломатическим зондажом». Но и оно волей-неволей ввело в заблуждение и успокоило миллионы советских людей, привыкших верить тому, что «пишут в газетах».
Впрочем, несмотря на успокаивающие интонации высших официальных инстанций, атмосфера последних мирных дней была буквально пронизана предчувствием войны и слухами. К примеру, работавший на философском факультете ИФЛИ будущий академик Георгий Александров в середине мая откровенно рассказывал студентам о выступлении Сталина 5 мая 1941 года перед выпускниками военных академий, на котором вождь народов прямо сказал, что скоро им предстоит драться... Выступление Сталина было до-вольно длинным, до часа. А в печать просочилась только строчка...
Никто, конечно, не строил иллюзий по поводу договоров с Германией. Так, 11 июня заместитель политрука Вла-димир Абызов писал матери: «...Что в отношении международной обстановки, то это да. Она в настоящий момент напряжена до крайностей. И не случайно... А сосед наш ненадежный, несмотря на то, что мы с ним и имеем договора...»
И тем не менее известна запись в служебном дневнике начальника немецкого генерального штаба генерал-полковника Гальдера: «...О полной неожиданности нашего наступления для противника свидетельствует тот факт, что части были захвачены врасплох в казарменном расположении, самолеты стояли на аэродромах, покрытые брезентом; передовые части, внезапно атакованные нашими войсками, запрашивали командование о том, что им делать...» Он блефовал?
Елена Сенявская: Отчасти. Полной неожиданности все-таки не было. Будущий академик Владимир Виноградов, встретивший войну в городе Ровно, вспоминал: «За три дня до 22 июня пришел приказ на ночь завешивать окна одеялами и спать в обмундировании. Разрешалось снимать сапоги и ремень. Личному составу выдали боеприпасы, противогазы и известные всем медальоны. Командный состав перевели на казарменное положение. Вечером 21 июня командир полка подполковник Макертичев созвал всех командиров и политработников и еще раз подчеркнул, чтобы никто не отлучался из части, с границы поступают самые тревожные сообщения, все может случиться».
Уже в первые дни войны были совершены подвиги, потрясшие человечество. Хрестоматийные: оборона Брестской крепости, шестнадцать воздушных таранов, совершенных советскими летчиками, первые «матросовцы», бросившиеся на вражескую амбразуру на два года раньше Александра Матросова. Бомбардировки Берлина в августе 1941 года балтийскими летчиками с острова Эзель (Сааремаа)... И менее известные. Например, такой эпизод. После жестокого боя в западноукраинский городок Сокаль ворвались фашисты... Танк приближался к разрушенному зданию пограничной комендатуры, в подвале которого были укрыты женщины и дети. И вот навстречу бронированному чудовищу вышел объятый пламенем человек. Сорвав с себя смоченный бензином халат, кинул его на решетку моторного люка, а сам пылающим факелом бросился под танк. Это произошло в первый день войны, около девяти часов утра 22 июня... Только два десятилетия спустя удалось установить имя героя. Им оказался старший военфельдшер 4-й ко-мендатуры 90-го Владимир-Волын-ского пограничного отряда Владимир Карпенчук.
Но не всем удалось справиться с почти животным страхом, о котором многие вспоминали, перед наступающей гитлеровской армией...
Елена Сенявская: В военных мемуарах встречаются очень яркие описания этих ощущений. «Втиснешься в окоп и чувствуешь, как вздрагивает земля и качает тебя, как ребенка в люльке», - писал участник первых боев ленинградец Виктор Сергеев. Первые письма с фронта поражают солдатской прямотой: «...Папа и мама, вы знаете, что германец напал на Советский Союз 22 июня 1941 года и я нахожусь уже в бою с 22 июня: с 5 часов ночи, - писал домой 20 июля 1941 года красноармеец Егор Злобин. - ... Папа и мама, повидал я страху. Как с первых дней германец начал нас лупить, не найдем места. Мы попали в окружение его. Он нас и потрепал. От полка осталось человек 50, а то побило или в плен забрали. Ну, я насилу из жадных лап его выскочил и сбежал. Нас прикрепили к другому полку, и мы стали отступать на Каунас. Прошли 100 километров, 23 июня подходим к Каунасу. Как нас там встретили самолеты, пушки, пулеметы германские, как начали по нам лупить - не знаем, куда деваться... Ну, в общем, удирали без штанов... А он за нами гонится, и все отступаем и отступаем, он нас бьет и бьет... Голодные, босые, ноги все потерли».
Больной вопрос о дезертирах. Послушаешь некоторых историков, сдавались в плен в первые месяцы войны чуть ли не дивизиями...
Елена Сенявская: Не все были героями. Это так. Растерянность, неразбериха, потеря управления частями, отчаяние, малодушие - тоже характерные приметы трагического начала войны.
Но ведь это не отрицает невероятный патриотизм, поднявший всю страну...
Елена Сенявская: Разумеется, не отрицает. Посудите сами, в Ленинграде уже 22 июня, как только стало известно о нападении гитлеровской Германии на Советский Союз, в военные комиссариаты пришли, не дожидаясь повесток, около 100 тысяч человек. А ведь согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР мобилизация должна была начаться только в полночь, и горвоенкомату пришлось обратиться в горком партии и исполком Ленсовета за разрешением начать ее досрочно.
Описание первого дня войны встречается во многих дневниках военных лет. Вот каким увидела этот день московская студентка Ирина Филимонова: «На улицах, в трамваях - встревоженные, но не растерянные лица людей. На истфаке (МГУ) полно народу, несмотря на воскресенье... Многие парни уже отправились на призывные пункты. Мы с подругой решили пойти на курсы медсестер, а затем - на фронт. Потом состоялся митинг. В Коммунистической аудитории негде было яблоку упасть. Выступали кратко, страстно. Студенты клялись сделать все, чтобы вместе со всем народом преградить путь проклятому фашизму. В конце митинга все встали и запели «Интернационал».
4 июля Государственный комитет обороны принял специальное постановление «О добровольной мобилизации трудящихся Москвы и Московской области в дивизии народного ополчения». И только в течение первых четырех дней в приемные комиссии райвоенкоматов и в партийные органы поступило 168 470 заявлений с просьбой зачислить в ополчение... В короткий срок столица сформировала и направила на фронт 12 дивизий народного ополчения, в которых насчитывалось около 120 тысяч человек. Около 50 тысяч москвичей вступили в истребительные, коммунистические и рабочие батальоны, ушли в партизаны...
Помоему, в первые дни войны родилась песня, от которой и сейчас мурашки по коже...
Елена Сенявская: Да, 24 июня 1941 года знаменитый актер Малого театра Александр Остужев прочитал по радио стихи Василия Лебедева-Кумача, начинавшиеся тревожно-призывным набатом «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!». В тот же день стихотворение опубликовали газеты «Известия» и «Красная звезда». А вскоре родилась песня. Художественный руководитель Краснознаменного ансамбля красноармейской песни и пляски Александр Александров, прочитав утром в газете стихи, уже к вечеру сочинил к ним музыку. Ночью вызвали артистов ансамбля и тут же, в репетиционной комнате, написав ноты на доске, выучили ее. Сын композитора Борис Александров вспоминал, что музыка была настолько созвучна стихам, а стихи - происходящему вокруг, что певцы и музыканты иногда от спазмов, сжимающих горло, не могли петь и играть... Утром следующего дня ее исполняли на Белорусском вокзале. Песня стала гимном Великой Отечественной войны.
Хроника первых минут войны
22 июня. В 4 часа 00 минут 22 июня 1941 года начальник штаба Черноморского флота контр-адмирал И.Д. Елисеев приказал открыть огонь по немецким самолетам, которые вторглись далеко в воздушное пространство СССР: это был самый первый боевой приказ дать отпор напавшим на СССР нацистам в Великой Отечественной войне.
В 4 часа 10 минут УНКГБ по Львовской области передало по телефону в НКГБ УССР сообщение о переходе на советскую территорию в районе г. Сокаль ефрейтора вермахта Альфреда Лискова. На допросе в штабе пограничного отряда он заявил, что наступление германских войск начнется на рассвете 22 июня.
22 июня в 4 часа 30 минут немецкие войска перешли в наступление. Началась Великая Отечественная война.
В 5 часов 25 минут Д.Г. Павлов направил командующим 3-й, 10-й и 4-й армиями директиву: «Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий приказываю: поднять войска и действовать по-боевому».
В 5 часов 30 минут министерство иностранных дел Германии направило народному комиссару иностранных дел СССР Ноту от 21 июня 1941 года, в которой заявило, что советское правительство, сосредоточив в готовности к нападению свои вооруженные силы на германской границе, «предало и нарушило договоры и соглашения с Гер-манией».
Елена Новоселова
otevalm.livejournal.com