Ковалевская и Миттаг-Леффлер
15 января и 10 февраля – даты рождения и ухода в Вечность С.В. Ковалевской. Есть повод вспомнить о ней
Одни говорят, что какой-то математик приволокнулся за женой Альфреда Нобеля, а другие - что их общая возлюбленная отдала руку и сердце служителю королевы наук. И месть Нобеля была ужасна: когда в списке первых кандидатов на его премию он увидел фамилию своего соперника, то он вычеркнул … математику из числа премируемых наук. Так это или не так, но дыма без огня не бывает, а легенда жива и по сей день. Так что, как говорят французы, «шерше ля фам» - ищите женщину.
Кто же этот математик, «оставивший» своих коллег без Нобелевской премии? И какое отношение он имеет к нашей знаменитой землячке?
Магнус Густав (Гёста) Миттаг-Леффлер родился в 1846 году в Стокгольме в семье директора школы.
Окончив в 1865-м университет Уппсалы, Гёста отправился в Европу, где математическая наука была более развита, нежели в Швеции. Он учился и работал в Париже, Геттингене и Берлине. В тот период его наставником был знаменитый немецкий математик Карл Вейерштрасс, который разглядел в нем уникальный талант. В 1872 году Миттаг-Леффлер получил докторскую степень по математике.
Вначале Миттаг-Леффлер работал в университете Уппсалы доцентом, а в 1877 году занял должность профессора математики в Хельсинском университете. С 1881 года он - ведущий профессор математики в университетском колледже Стокгольма, позже ставшем Стокгольмским университетом. В 1891-1892 годах он был президентом колледжа и оставил этот университет в 1911 году.
Основные научные изыскания Миттаг-Леффлера относятся к теории аналитических функций. Его имя носит одна классическая теорема, теорема о звезде и одна из построенных им функций. Миттаг-Леффлер был членом Шведской королевской академии наук, Финского общества наук и литературы, Шведского Королевского научного общества в Уппсале, Королевского физико-географического общества в Лунде, а также состоял в порядка 30 зарубежных научных обществах, в том числе в Королевском в Лондоне и Академии наук в Париже. Он имел почетные докторские степени Оксфордского и ряда других крупных университетов. На своей вилле в пригороде Стокгольма Миттаг-Леффлер собрал прекрасную математическую библиотеку. Со временем этот дом, вместе с библиотекой, был передан Академии наук Швеции и превратился в Институт Миттаг-Леффлера.
Ковалевская училась у Вейерштрасса с 1870-го по 1874 год и получила, на два года позже Миттаг-Леффлера, свой диплом доктора философии. Но с Гёстой в Берлине она не встречалась.
Вернувшись в Россию, Ковалевская окунулась в родную атмосферу: возобновление отношений с друзьями и известными учеными, новые знакомства, благотворительные вечера, литературные кружки и, конечно же, русская речь – «все теперь интересовало и радовало». Попытки найти работу по специальности не сбывались, министр Сабуров отказал ей, и как-то в частном разговоре сказал, что: Ковалевская и ее дочь «успеют состариться, прежде чем женщин будут допускать к университету».
Жизнь в столицах никогда не отличалась дешевизною. Интеллигенту, живущему на зарплату, удовлетворять свои даже самые скромные культурные запросы было нелегко. А ученому? Совместимо ли «бегание по урокам» или случайные гонорары с серьезной научной деятельностью? Как ему обеспечить себя материально? Перед глазами были примеры знакомых, успешно ведущих предпринимательскую деятельность. К тому же, Софья Васильевна, хорошо знакомая с Леопольдом Кронеккером, знала, как тот, удачно устроив свои дела, связанные с сельским хозяйством, обеспечил свою семью и в возрасте 30 лет, удалившись от дел, отдался своему любимому делу – математике. И супруги Ковалевские решили рискнуть. Но отсутствие предпринимательской жилки, житейской мудрости, наивность и доверчивость не позволили им стать вторыми Кронеккерами и привели к потере всех средств, в том числе и тех, что достались Софье Васильевне по наследству. Не выдержав разорения, весной 1883 года супруг ее, В.О. Ковалевский, покончил с собой.
А математика? В первые три года после возвращения из Германии она отошла от нее и не отвечала на письма Вейерштрасса, пытавшегося возродить в любимой ученице интерес к математике. И лишь когда в 1876 году его ученик, Миттаг-Леффлер, приезжавший в Петербург по своим делам, навестил Ковалевскую по поручению учителя, связь стала восстанавливаться. Она очаровала Миттаг-Леффлера: «красивая и, когда говорит, то ее лицо озаряется выражением женской доброты и высокой интеллектуальности. Как ученая, она отличается редкой ясностью и точностью выражений, и исключительно быстрой сообразительностью», и он предложил ей переехать в Стокгольм. Но она проигнорировала это предложение.
В начале 1880 года Софью Васильевну пригласил в Петербург, на VI съезд естествоиспытателей и врачей, сам глава русской математической школы Пафнутий Львович Чебышев. И, спустя почти 6 лет (!) после возвращения на Родину, она выступила на математической секции с докладом об абелевых интегралах, который произвел на всех большое впечатление и заслужил одобрение Чебышева. На съезде произошла вторая встреча Ковалевской с Миттаг-Леффлером, ставшим к тому времени профессором, после которой между ними установилась переписка. Снова следуют ее поездки за границу, где происходят встречи с видными учеными и, прежде всего, с Вейерштрассом.
В 1881 году Миттаг-Леффлер известил Ковалевскую о том, что в Стокгольме открывается математическое отделение нового института, и пригласил ее на должность профессора, надеясь тем самым усилить математический факультет нового университета.
Осенью 1883 года, имея на руках малолетнюю дочь, оставшись почти без средств к существованию и потеряв всякую надежду найти соответствующую ей работу в России, она приняла предложение и отправилась в Швецию.
Миттаг-Леффлер был патриотом своей родины и одним из вожаков прогрессивной партии Швеции. И когда в 1881 году в Стокгольме создавался новый университет (Высшая школа), то принял в этом деле самое горячее участие. Университет создавался частично на средства муниципалитета и в значительной мере – на средства частных лиц, вносивших солидные вклады в развитие высшего образования в Швеции. Поэтому на работу в него приглашались лучшие ученые страны и Европы. Ковалевская стала известной за рубежом еще в годы учебы. О ее первых работах знали, еще до напечатания, не только математики Германии, но и Европы, с которыми переписывался Вейерштрасс, и все они понимали, какой величины звезда появилась на небосклоне науки. Поэтому приглашение Софьи Васильевны было естественным.
Шведское общество было особым. Ковалевская писала: «В политическом и социальном отношении Швеция – одно из самых свободных государств Европы. В ней не было крепостного права, она не была под властью другой страны, среди ее королей не было тиранов … Поэтому у шведов выработался разумный, логический темперамент, который не вносил разлада между словом и делом, и они не останавливались на одной фразе… Нет такой радикальной реформы в экономическом и социальном отношении, которую бы не провели в Швеции, если только удавалось убедить достаточное число лиц в ее необходимости». Однако в этой стране был силен «гнет общественного мнения» и велика сила традиций. Поэтому приглашение Ковалевской в Стокгольм, а затем избрание ее профессором стоили Миттаг-Леффлеру огромного труда, дипломатии и изобретательности, так как преодолеть сопротивление консервативно настроенных деятелей Высшей школы было не так просто. Но он считал эти трудности ничтожными по сравнению с величиной победы. И еще: Миттаг-Леффлер был убежденным сторонником прав женщин и сделал все для того, чтобы Ковалевская, первой в мире из женщин, заняла столь «мужской» пост. Может, и это не понравилось Нобелю?
Швеция ждала ученую-математика по-разному. Одни газеты еще до ее приезда писали: «Сегодня нам предстоит сообщить не о приезде какого-нибудь пошлого принца крови … Нет, принцесса науки, госпожа Ковалевская почтила наш город своим посещением и будет первым приват-доцентом женщиной во всей Швеции».
Другие доказывали, что «женщина-профессор является вредным и … даже, можно сказать, чудовищем, и что только галантностью шведов к женскому полу объясняется приглашение ее в страну, где есть столько мужчин-математиков, значительно превосходящих ее своими познаниями». Софья Васильевна иронизировала, что она еще может согласиться с тем, что она чудовище, но не с тем, что в Швеции так уж много мужчин-математиков, значительно ее превосходящих. Она знала себе цену.
Ковалевская приехала в Стокгольм 18 ноября 1883 года. Миттаг-Леффлер встретил ее и привез в свой дом, где гостью радушно приняла жена хозяина Сигне. Он познакомил ее со своей сестрой Анной-Шарлоттой и преподавательницей школы для девочек Элен Кей - обе впоследствии стали известными шведскими писательницами, ее подругами и почитательницами. Сошлась она и с семьей шведского профессора-астронома Гуго Гюльдена, где нашла верных друзей, дом которых стал для дочери Софьи Васильевны вторым домом, и где маленькая Софа еще долго жила после смерти матери. Все эти женщины встретили Ковалевскую дружелюбно и старались помочь ей обустроиться в Швеции.
Миттаг-Леффлеру не терпелось побыстрее ввести Ковалевскую в светское общество. Но она попросила подождать недельки две, пока не выучится говорить по-шведски, и стала брать уроки шведского языка. Через две недели начала сносно говорить и вскоре свободно изъясняться на нем, а спустя два месяца читала беллетристические произведения на шведском. И если лекции первого семестра в университете Софья Васильевна читала по-немецки, то, начиная со второго, - уже по-шведски.
Долгое время она была «яблоком раздора» двух партий: прогрессивной и консервативной. «Одно заседание, продолжавшееся весь вечер, было посвящено очернению меня; они отрицали у меня всякие научные заслуги, намекали на самые чудовищные и вместе с тем смешные причины моего приезда в Стокгольм и т.п.». Все эти наветы следовало побыстрее отмести.
По приезду Миттаг-Леффлер и Софья Васильевна договорились, что она будет читать лекции по теории, в которую сама Ковалевская уже внесла значительный вклад. 30 января 1884 года состоялась ее первая лекция, покорившая всех присутствовавших. Последующие лекции принесли ей блестящую репутацию. К тому же, она импонировала коллегам как личность. Воспользовавшись этим, Миттаг-Леффлер обеспечил ее средствами на пять лет так, что она могла жить в Стокгольме как подобает профессору. Впоследствии он же предложил Софье Васильевне прочитать лекции вместо заболевшего профессора механики Хольмгрена, и опять нашлись противники, которые были против передачи этого курса женщине. Но она блестяще справилась и с этим, и стала «профессором в квадрате». Всего за 7 лет работы в Стокгольмском университете Ковалевская прочитала 12 курсов по математике и механике.
Миттаг-Леффлер, всегда знакомивший Ковалевскую со всеми известными шведскими и зарубежными математиками, привлек ее к работе в журнале «Acta Маthematika», который задумывался как международный. В 1884 году Ковалевская вошла в состав редколлегии журнала, где стала просматривать присылавшиеся для печатания работы, давать им оценку, подыскивать подходящих авторов и заботиться о распространении журнала. Все это сделало ее еще более известной в математическом мире. В этом же журнале были опубликованы и несколько ее работ.
В Швецию Ковалевская приехала с одной незавершенной работой и мыслью о новой задаче, связанной с вращением твердого тела. Осенью 1884 года работа «О преломлении света в кристаллах» была завершена, а весной 1886 года в Париже, во время разговора с Анри Пуанкаре, ей пришла в голову мысль: приложить новые взгляды из теории функций к решению вопроса о движении твердого тела.
В 1888 году Парижская академия наук признала, что сочинение Ковалевской, представленное на объявленный академией конкурс, является «замечательным трудом», и ей была вручена «в виду важности полученных результатов» увеличенная премия Бордена. Академики «нашли, что труд ее является свидетельством не только глубокого и широкого знания, но и признаком ума великой изобретательности». Это было официальным признанием ее заслуг. Чуть позже она опубликовала три статьи на эту же тему и одна из них была удостоена (1889) премии Шведской академии наук. Теперь всем недругам пришлось замолчать и Ковалевская была избрана ординарным профессором.
Софья Васильевна всегда работала много, часто до изнеможения, а «в решающие моменты ее жизни - говорил Миттаг-Леффлер - она превышала понятие о возможном». «Ее способность в течение ряда часов предаваться усиленной умственной работе, ни разу не вставая из-за своего письменного стола, – писала ее подруга Юлия Лермонтова, - была поистине изумительна». А Максим Максимович Ковалевский рассказывал: «Интенсивность ее работы поражала»: как-то он на неделю уехал в Уппсалу (заметим, по просьбе Миттаг-Леффлера, чтобы не отвлекать Софью Васильевну от работы) и по возвращении нашел ее физически истощенной, «лицо осунулось, глаза впали, и сама она заметно похудела» - за это время «ей удалось закончить работу, которая была удостоена двойной премии Парижской академии».
Чем глубже Ковалевская входила в научные исследования, тем больше они ее поглощали. Сестра Миттаг-Леффера много раз наблюдала, «как Софья, только что принимавшая живейшее участие в каком-нибудь интересном разговоре, вдруг замолкала, ее взор вдруг устремлялся в одну точку, лицо делалось рассеянным, отвечала невпопад, а потом прощалась, и ничто не могло ее заставить остаться - она стремилась домой, чтобы сесть за работу». «Приходя в ее маленькую рабочую комнату, - писала Элен Кей, - нужно было прежде всего очистить себе место, до того комната была заполнена книгами и рукописями, покрытыми математическими формулами или мелкими русскими буквами; иногда на каждом шагу попадались рисунки, сделанные карандашом, указывающие на неразвитый, но несомненный талант».
Но такое напряжение требовало и отдыха. «Профессора и их семейства, - вспоминала дочь Ковалевской, - устраивали совместные ужины, прогулки и выступления, организовывали клубы, куда приглашали известных артистов и художников и где читались также доклады на научные темы. Моя мать любила общество, и быстро в него вошла». «Среди литературно-ученых кругов, – отмечал М.М. Ковалевский, - она всегда была желанным гостем. Ее влияние на всех было настолько значительно, что перед нами всюду открывались двери». Без малейшего желания учить или первенствовать, она всегда становилась центром, вокруг которого собирались заинтересованные слушатели. Много позже стокгольмские газеты писали, что «чужеземная птичка» всех очаровала простотой общения, изяществом и остроумием, и внесла оживление в шведское общество». Она была яростной спорщицей, и ее даже называли «Микеланджело спора». «Словоохотливая, с внешнего вида жизнерадостная, разносторонне образованная, она могла поддержать любую беседу, – отмечал Ковалевский. - Крайне близорукая, и потому несколько конфузливая, она иногда, к смущению своему, узнавала только по окончании разговора, что лицо, с которым она спорила так смело, отстаивая свои взгляды, и скорее нападая, чем защищаясь, принадлежит к числу общепризнанных авторитетов». Однажды в числе таких лиц оказался Герберт Спенсер – выдающийся дарвинист. «Правда, в Стокгольме ей спорить приходилось редко, – продолжал он же. - Она вскоре завоевала себе такое положение, что к ней приходили скорее на поклон, чем для откровенной товарищеской беседы». «Она была скромна, нетребовательна, а между тем, - писала Элен Кей, - ее присутствие составляло все для ее друзей и слушателей, - уходила и становилось пусто». Ее хвалили, но она от этого очень уставала и со временем стала удаляться от шумной общественной жизни.
Софья Васильевна была наделена и другим даром, необходимым для математических открытий и литературного творчества, – воображением. «Я понимаю, что вас так удивляет, - признавалась она, - что я могу заниматься зараз и литературой и математикой. Многие … смешивают ее с арифметикой и считают ее наукой сухой и бесплодной. В сущности же это наука, требующая наиболее фантазии, и один из первых математиков нашего столетия говорил …, что нельзя быть математиком, не будучи … поэтом в душе… Мне кажется, что поэт, как и математик, должен видеть то, что не видят другие, видеть глубже других… Я всю жизнь не могла решить: к чему у меня больше склонности – к математике или к литературе? Только устанет голова над чисто абстрактными спекуляциями, тотчас начинает тянуть к наблюдениям над жизнью, рассказам, и, наоборот, в другой раз все начинает казаться в жизни ничтожным и неинтересным, и тотчас только одни вечные, непреложные научные законы привлекают к себе…». Еще в детстве ее учитель, Малевич, пророчил ей блестящее литературное будущее. В петербургский период своей жизни она стала писать очерки о научных открытиях и театральные рецензии для га-зеты «Новое время». Потом появился ряд очерков о современниках, но только в Швеции этот талант раскрылся полностью и там были написаны все основные ее произведения. Общение и глубокая дружба с начинающими тогда писательницами Элен Кей и Анной-Шарлоттой Миттаг-Леффлер еще больше способствовали написанию новых очерков, повестей, драм, иногда совместных. Беседы с друзьями, и особенно с Максимом Максимовичем, привели к написанию «Воспоминаний детства», которые остались незаконченными и которые, по мнению Анны-Шарлотты, часто слышавшей от Софьи о задуманном, «представляли бы собой одну из самых замечательных автобиографий в европейской литературе».
«Живя вдали от Родины, - вспоминала Э. Кей, - Ковалевская тосковала и постоянно думала о ней. Одиночество, чем дальше, тем больше, мучило ее», особенно после смерти любимой сестры Анны. «Ее родина, богатая, могущественная, несчастная Россия, ее развитие, ее судьба всегда стояли перед глазами Софьи». Ей не хватало общения с соотечественниками. «Моя мать, – писала ее дочь, - была очень утомлена работой для Борденовской премии … и с удовольствием отдыхала в кругу соотечественников, хотя и оторванных, подобно ей, от России». По своим общественно-политическим взглядам она была приверженицей идей социализма, но социализма как некоей противоположности окружающей ее социальной действительности - как русской, так и зарубежной. Среди тех, с кем она тесно общалась, всегда были люди соответствующего мировоззрения, одним из которых был и ее муж Владимир Онуфриевич, и ее поздний возлюбленный Максим Максимович. «Софья Васильевна, – писал последний, - была, действительно, выразительницей новой России. Ей принадлежали все ее симпатии. Она интересовалась не только успехами знания и художественного творчества в нашем отечестве, но и ростом просвещения, общественным и политическим прогрессом … В Стокгольме она еще интенсивнее чувствовала свое вынужденное удаление от родины». Трудно сказать, каким бы путем пошла Ковалевская, увлекающаяся и страстная натура, если бы на ее пути не встретился шведский ученый Миттаг-Леффлер.
В 1890 году, благодаря энергичной настойчивости ее сторонников и, прежде всего, академиков П.Л. Чебышева, В.Г. Имшенецкого и В.Я. Буняковского, Ковалевская была избрана членом-корреспондентом Петербургской Академии наук (как иностранный ученый). Но и тогда работы в России для нее не нашлось и она была вынуждена вернуться в Швецию, где вскоре умерла. Ей был 41 год.
Похоронили ее в Стокгольме на Северном кладбище. Среди венков, возложенных на гроб покойной, был и венок из белых лилий с надписью «Соне от Вейерштрасса». В некрологе, подписанном Л. Кронеккером, говорилось, что С.Ковалевская «в соединении с исключительным талантом оставила воспоминание о значительной и притом полной прелести индивидуальности в сердцах всех оставшихся, имевших счастье ее знать». Было много венков и телеграмм из России, речей. Позже, в 1898 году, русские женщины на средства, собранные по подписке, на могиле Ковалевской поставили памятник из черного гранита, доставленного из Финляндии. Мне довелось его видеть и положить на ее могилу землю, привезенную из Полибино, а землю с могилы рассыпать у ее бюста на родине.
Миттаг-Леффлер говорил, что в голове Софьи Васильевны было много различных математических замыслов, интересных и значительных, осуществление которых должно было превзойти все сделанное ею до сих пор. А Элен Кей утверждала, что слышала от нее содержание многих прекрасно задуманных повестей.
Печально осознавать, что в России, на Родине, в то время ей не было оказано должного внимания (как и сегодня), хотя Ковалевская за рубежом была популярна тогда и почитаема сегодня. И спасибо Швеции и ее славному сыну Миттаг-Леффлеру, предоставившим Ковалевской возможность творить и сохранившим для будущей России ее гениальную дочь.
Магнус Густав (Гёста) Миттаг-Леффлер скончался 17 июля 1927 года.
С.Д. Козлов, гимназия
25 января 2017 года за № 34 вышел Указ Президента Российской Федерации В.В. Пу-тина о награждении Сергея Дмитриевича Козлова медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» П степени за большой вклад в развитие науки, образования, подготовку квалифицированных специалистов.
Создано: 09.02.2017 11:00